– Вы оба у меня сейчас – ползком по трясине! Наперегонки с пиявками! Понял, урод?

– Отпусти их, – негромко и ровно сказал Дайру.

Казалось, Нургидан в своем жестоком торжестве не услышит этих тихих слов. Но услышал. И возмутился:

– Чего-о? Кого отпустить – этих поганых пролаз? Тварей этих? А кто нас втихаря убить хотел? Ты глянь, они ведь не люди уже! Им все равно назад, в наш мир дороги нет! А здесь – у гильдейских под ногами путаются!

– А у тебя что, браслет на руке? – Голос Дайру походил на взгляд пленного пролазы – такой же ровный и невыразительный. – И я без Знака Гильдии. Не допустит нас Лауруш к испытанию – что делать будем? Вернешься в родной замок и заскулишь, чтоб отец тебя домой пустил? А мне – к хозяину возвращаться, да?

Ликующая ухмылка исчезла с лица Нургидана. Воспоминание о замке Западного Ветра, откуда три года назад властитель Аргидан изгнал сына-оборотня, было горьким.

А Дайру продолжил твердо:

– Оба пойдем за Грань, другого пути нету. И учитель нам не поможет, секрет снадобья не откроет. Просто не сумеет открыть. Так что быть нам пролазами. Может, к этим самым в компанию запросимся. И во что нас этот мир превратит – одна Хозяйка Зла ведает.

Нургидан застыл с мечом в руке. Возможно, в этот миг противник мог прорваться на островок. Но Майчели выжидал. Он был осторожен и не любил никаких «возможно».

Наконец Нургидан коротко выругался и шагнул в сторону:

– Ладно, пролаза, хорош мокнуть! Пустил бы я тебя на корм здешним тварям, да дружка моего благодари, он сегодня добрый. Подбери этого урода – и вон отсюда!

Майчели без единого слова выбрался на берег и взглядом поискал в траве посох. Оперся было на него, но, увидев, что Урр с трудом поднялся на колени, протянул посох приятелю:

– Возьми, а то не дойдешь.

У Нургидана и Дайру глаза стали одинаково огромными и круглыми, когда получеловек-полузверь, опираясь на посох, заковылял за напарником.

– Ну, силен, морда! – восхитился Нургидан. – Ладно, поглядим, что еще есть в шатре. Только уж ты один смотри, а я снаружи покараулю!

Майчели, покачивая головой на длинной шее, смотрел на своего напарника, который по плечи залез в ручей, чтобы унять жгучую боль.

– Мы не забудем им этого – верно, Урр? И не в том дело, что мальчишки напоролись на шатер этого заносчивого господина из Гильдии. Что нам за дело до его секретов? Наша месть – она и есть наша! Ни сопляк с мечом, ни тощий паршивец никуда от нас не денутся, правда? Рано или поздно вернутся сюда, за Грань. А память у нас долгая, цепкая…

Урр обернулся на хозяйский голос и что-то гневно прохрипел.

– О да, ты прав… ты иногда выражаешься очень поэтично, друг мой! Конечно, они будут вкуснее других! И не потому, что мальчишка загнал меня в болото… не из-за твоей ошпаренной шкуры… – В голосе Майчели впервые послышался гнев. – А потому, что гильдейский гаденыш осмелился – ты слышишь, Урр? – осмелился нас пожалеть!

Прощание вышло скомканным: Циркач обнаружил на прибрежных камнях брачные метки и теперь думал лишь о самке, что где-то поблизости собирала семью.

– Красавица! – восхищался он. – Я след видел – хвост такой длинный, узкий… На дереве когтями затесы оставила – ростом почти с меня! Красавица!

Подрагивая раздвоенным языком, молодой ящер жадно оглядывал свой обретенный рай, о котором тосковал все три года за Гранью. Темная вода под слоем ряски, ленивое жужжание больших черных насекомых – и запахи, тяжелые, родные…

– Ну, мне пора. Может, еще драться придется, если много самцов набежит… Какой же ты счастливый, Шенги! И сам своего счастья не понимаешь. Сразу три ученика! А наши самцы сражаются за право воспитать хоть одного!

– Тоже мне сокровище! – хмыкнул Шенги, строго оглядывая ухмылявшихся подростков. – Раздать вас, что ли, здешним ящерам в обучение?

Циркач нетерпеливо застучал по земле кончиком хвоста.

– До встречи, почтеннейшая публика! Если увидимся – поделюсь добычей!

И тина бесшумно расступилась перед новым господином здешних болот.

– Не встретимся, наверное, – глянул ему вслед Шенги. – Ну и ладно. Зато малышу очень, очень повезло.

– Моя самая удачная покупка, – рассмеялась Нитха. – Но какой же он малыш? Свататься побежал!

Шенги тоже усмехнулся, но тут же посерьезнел:

– Не дает мне покоя тот шатер на островке.

– А что там интересного? – удивилась Нитха. – Ведра какие-то с крышками…

– Наша экипировка. Гильдейская. Такие ведра делает мастер в Аргосмире. Крышки тугие: если перевернуть ведро, ни капли не вытечет. Для жидкой добычи – «горных слез» или «бурой росы»…

– Ну и что? – дернул плечом Нургидан. – Ограбили кого-нибудь из наших эти гады. Учитель, мы же с Дайру их видели! Пролазы, самые настоящие пролазы! До того их здешний мир изувечил, что глаза бы не глядели!

– Может, и ограбили, – задумчиво отозвался Шенги. – Меня другое беспокоит. Если принюхаться, от ведер идет легкий такой запашок…

– Ничего себе «запашок»! – Нургидан брезгливо потер нос. – В шатре все провоняло, у меня в горле першит. Только не пойму, чем это так несет…

Дайру и Нитха переглянулись, в который уже раз позавидовав чутью своего друга.

– Не поймешь? – мрачно отозвался Шенги. – Еще бы! Я вам не обо всем еще рассказывал. Есть вещи, о которых можно поведать только Охотнику с гильдейским браслетом на руке. Ой, скверные это вещи!

Заметив, как ученики насторожили любопытные уши, Шенги скомандовал:

– За руки взяться! В переходе друг дружку не терять!

Дайру как раз хотел рассказать о бронзовом колокольчике и прочих странностях прошлой ночи. Но в Воротах не очень-то поболтаешь.

А когда над головой зашумели низкие, вцепившиеся корнями в камень сосны и в лицо ударил соленый ветер (Ворота находились на горной круче над морем), Дайру и вовсе позабыл, о чем хотел поведать учителю).

Потому что за Гранью их встретил грозный оклик. И два арбалета, вскинутых на прицел.

5

Левое крыло старого аргосмирского дворца – нежилое. Коридоры, лестницы, переходы, кладовые, набитые старым барахлом, которое понемногу растаскивают рабы, слуги и даже стражники. Хранитель дворца – человек прижимистый, скупой; царское добро бережет, как свое. Тот из прислуги, кто пойман будет за продажей скатерти или щербатого фарфорового блюда из дворцовых сундуков, крепко поплатится за жадность. Все равно тащат, разумеется. Но все новый и новый хлам оседает в левом крыле среди пыли и паутины.

А ведь когда-то левое крыло жило своей жизнью – не такой торжественной и чинной, как правое, зато веселой и немножко загадочной. Ибо традиционно селились в левом крыле незамужние принцессы, а также царственные вдовы (супругам особ королевской крови отводились покои в правом крыле).

Но давно уже не было во дворце ни одной высокородной вдовы. А последняя незамужняя принцесса – Аннира Поющий Ветер, сестра нынешнего короля – попала в немилость к брату четырнадцать лет назад, во время «мятежа бархатных перчаток», и бежала неведомо куда, причем при обстоятельствах столь таинственных и недобрых, что левое крыло стало для прислуги местом жутковатым, порождающим нелепые россказни. Такими страшными историями по вечерам, в полумраке пугает друг друга челядь…

А один из чуланов левого крыла (как раз под покоями принцессы Анниры, под ведущей на второй этаж дубовой лестницей, на резных перилах которой красуются виноградные гроздья и танцующие аисты) отведен был под хлам, чуть более ценный, чем старая мебель, ковры и побитые молью шубы. В этот чулан была отправлена часть дворцового архива. То, что не имело важности на сей день, но и в огонь не было отправлено: вдруг да пригодится!

Но даже эти пыльные, почти никчемные бумаги и пергаментные свитки полагалось охранять. Поэтому под дубовой лестницей, сменяясь, томились часовые. Самый спокойный и самый скучный пост во дворце…